А.П. Чехов и О.Л. Книппер в Аксенове. 1901г.
Тяжело больному Чехову, как полагали, нужна была жена-сиделка. А одна из прим Художественного театра, амбициозная красавица Ольга Леонардовна для этой роли не годилась. Не подходила и в силу профессии, и исходя из личностных качеств.
Говорили, что провинциальная Ялта осточертела Ольге Леонардовне до такой степени, что она потянула умирающего мужа в Шварцвальд. Чего, по утверждению врачей, никак нельзя было делать. Чеховы остановились в курортном городке Баденвейлере. В ночь с 1 на 2 июля 1904 года Чехову стало худо. И он попросил позвать врача.
- Ich sterbe, - сказал Чехов по-немецки (я умираю).
Доктор, чтобы успокоить больного, попросил дать ему бокал шампанского. Чехов выпил бокал до дна. Улыбнулся. Лёг набок. И умер.
Тридцать с лишним лет спустя, смертельно больной Ильф, пригубив шампанское, мрачно пошутил:
- Шампанское марки "Ich sterbe".
Ещё Ольге Леонардовне ставят в вину то, как был осуществлен перевоз тела Чехова из Баденвейлера в Москву. Благодаря содействию министра-резидента России при Баденском дворе Владимира Эйхлера, тело Чехова было помещено в вагон-холодильник, предназначенный для перевоза свежих устриц. Что, по мнению многих, внесло в случившееся ощутимый привкус пошлости. Чехов в холодильнике для перевозки устриц.
Существует и другая точка зрения. Во взаимоотношениях между Чеховым и Книппер было гораздо больше теплоты и понимания. 27 сентября 1900 года, ещё до женитьбы, Чехов писал Ольге Леонардовне:
- …я не знаю, что сказать тебе, кроме одного, что я уже говорил тебе 10000 раз, и буду говорить, вероятно, еще долго, что я тебя люблю - и больше ничего. Если теперь мы не вместе, то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству".
Чехов хотел ребёнка. В письмах к Ольге Леонардовне он шутливо просил её поскорее родить «полунемца». Не сложилось. Первая беременность в 1901 году завершилась выкидышем. Вторую, год спустя, оборвал несчастный случай. Во время спектакля Книппер свалилась в не вовремя открытый на сцене люк.
Она долго болела. Была прооперирована. И не могла больше иметь детей.
После смерти Чехова Ольга Леонардовна чувствовала себя скверно. Она писала мертвому Чехову письма. Жаловалась на неизживаемую душевную боль и сердечную тяжесть.
Впрочем, недоброжелатели ей не слишком верили. Некоторые утверждали, что Книппер "играет на публику". И переигрывает при этом.
Многолетние дружеские отношения связывали Чехова с Ликой Стахиевной Мизиновой - близкой подругой сестры Антона Павловича Марии.
Письма Чехова к Мизиновой полны шутливых советов. В том числе медицинских. Присутствуют преувеличенно возвышенные и одновременно немного насмешливые обращения. Чехов именует Мизинову дыней-канталупой. Называет кукурузой его души. Просит Мизинову "крепче затянуть аркан", который, как уверяет Чехов, Мизинова забросила ему на шею. И дать возможность голове закружиться от запаха её духов.
Ревнует к несуществующим поклонникам - Трофиму и Прыщикову. Тут и шутливые подписи, типа "твой Петька". И многое другое. Письма, в целом, доброжелательные, немного покровительственные (сказывается разница в возрасте), с элементами лёгкого флирта. Но никак не любовные. Лика же Мизинова, судя по всему, имела на Чехова виды. Сестра Чехова Мария Павловна, несомненно, поощряла ее. Красивая, неглупая, общительная. Из хорошей семьи, наконец. Чем ни пара для холостого брата. Но при всех её достоинствах, Лика Мизинова не смогла увлечь Чехова.
- Не по Сеньке шапка, - грустно констатировала Мизинова в одном из своих писем. У Лики Мизиновой были романы. Сначала с Исааком Левитаном. Потом с популярным в свое время, а ныне совершенно забытым прозаиком Игнатием Потапенко. Романы были неудачными. Душевные раны Лика залечивала в семье Чеховых. Чехов её не ревновал. Скорее сочувствовал. Более того, любовные переживания Лики Мизиновой, вернее их крах, вдохновили Чехова.
В героине пьесы "Чайка" Нине Заречной многое от Лики Мизиновой. А в Тригорине угадывается не слишком порядочный Потапенко. Вот, пожалуй, и все.
В действительности, Чехов любил и был любим. У него была продолжительная связь с актрисой Лидией Яворской. Ещё называют начинающих писательниц Лидию Авилову, Елену Шаврину, Татьяну Щепкину-Куперник.
Очевидно, были и другие. Постарались бдительные редактора чеховской переписки. Они удалили всё неугодное. Сделали всё от них зависящее, чтобы Чехов не вышел из навязанного ему советским литературоведения образа. Не нарушил не нужными биографическими фактами и подробностями узаконенного имиджа. Худощавый, в пенсне, бородка клинышком. Рафинированный, лишенный человеческих слабостей интеллигент. Почти бесплотная совесть нации. Её освобожденный от всего суетного дух.
В эту концепцию никак не укладывалось сватовство Чехова. Его первая неудачная попытка связать себя брачными узами. Все упоминания о ней были изъяты. Осели в запасниках литературных хранилищ. В январе 1886 года Чехов предложил руку и сердце Дуне Эфрос, соученице Марии Павловны Чеховой по частным педагогическим курсам Герье. Сватовство было скоропалительным, до конца не продуманным. Чехов, по его словам, "таял, как жид перед червонцем, в компании Машиных хорошеньких подруг".
И остановил свой выбор на одной из них, дочери московского адвоката, Евдокии Исааковне Эфрос. Она же "Эфрос с носом". В письме к приятелю Билибину Чехов сообщал:
- Вчера, провожая домой одну барышню, сделал ей предложение. Хочу из огня да в полымя... Благословите жениться.
Отношения с самого начала не заладились. Темпераментная энергичная Дуня одновременно привлекала Чехова и пугала его.
Судя по одному из писем, в "известных случаях" Чехов ощущал себя "мучеником" и казался себе "тряпкой". И это как-то влияло.
Свою роль сыграл пресловутый национальный вопрос. Чехов хотел, чтобы Дуня Эфрос приняла православие. А она не могла решиться.
- Хватит мужества у богатой жидовочки принять православие с его последствиями, - писал Чехов Билибину, - ладно, не хватит - и не нужно. К тому же мы уже поссорились... Завтра помиримся, но через неделю опять поссоримся... С досады, что ей мешает религия, она ломает у меня на столе карандаши и фотографии - это характерно... Злючка страшная... Что я с ней разведусь через 1-2 года после свадьбы, это несомненно..."
Накопившееся раздражение подтолкнуло Чехова к написанию рассказа "Тина"
Рассказ был опубликован Чеховым осенью 1886 года. Обрусевшая еврейка Сусанна Моисеевна, обольстительная и коварная, обирает уездных кавалеров, в том числе своих кредиторов. Пользуется, так сказать, их простодушием и доверчивостью. В русской литературе той поры было принято либо ничего не писать о евреях, либо писать хорошо. Как о покойниках. De mortuis, aut bene aut nihil (о мёртвых следует говорить или хорошо, или ничего - лат.). Обиженный Чехов нарушил это неписанное правило. Короленко назвал рассказ антисемитским. Дуня Эфрос оскорбилась.
Мало того, что она убедилась в отсутствии у будущего жениха особой любви к евреям. Она ещё уловила наличие портретного сходства между собой и героиней рассказа. И не только портретного. Судя по шутливому прозвищу "Эфрос с носом", нос у Евдокии Исааковны был великоват. У Сусанны Моисеевны этот облигатный еврейский признак присутствует тоже: "В кресле [...] сидела женщина [...] с укутанной головой. Из-за вязаного шерстяного платка виден был только бледный длинный нос с острым кончиком и маленькой горбинкой" - писал Чехов.
Очевидно, имелись и другие общие качества, наводящие на мысль о сходстве свойства. Недаром Чехов, подарив рассказ актрисе Каратыгиной, приписал: "С живой списано".
В марте 1887 года отношения между Чеховым и Дуней Эфрос были окончательно порваны. Чехов писал Билибину:
- С невестой разошелся до nес plus ultra (до крайних пределов - лат.). Вчера виделся с ней <...> пожаловался ей на безденежье, а она рассказала, что ее брат-жидок нарисовал трехрублевку так идеально, что иллюзия получилась полная: горничная подняла и положила в карман. Вот и все. Больше я Вам не буду о ней писать.
Разрыву предшествовало ещё одно, в общем-то, прозаическое обстоятельство. Дуня увлеклась приятелем Чехова, неким Шехтелем.
- Получил от Шехтеля письмо, - сообщал Чехов сестре. - Пишет, что влюблен в m-lle Эфрос. Стыдитесь, Е[вдокия] И[сааковна]!
Осенью 1887 года Дуня вышла замуж за сотрудника газеты "Курьер" Ефима Коновицера. Отдыхая на Кавказе, Дуня Эфрос отправила Чехову весьма язвительное письмо. Можно сказать, уела:
- О богатой невесте для Вас, Антон Павлович, я думала еще до получения Вашего письма. Есть здесь одна ласковая купеческая дочка, недурненькая, довольно полненькая (Ваш вкус) и довольно глупенькая (тоже достоинство). Жаждет вырваться из-под опеки маменьки, которая ее страшно стесняет. Она даже одно время выпила 1,5 ведра уксусу, чтобы быть бледной и испугать свою маменьку. Это она нам сама рассказала. Мне кажется, что она понравится Вам. Денег очень много.
Несмотря на то, что в письмах Чехов постоянно "жидил", он не был идейным антисемитом, как Достоевский. Или тот же Куприн, если судить по его печально известному письму Батюшкову*). Но к евреям, особенно в молодые годы, Чехов относился без особого пиетета. Полунасмешливо, полупрезрительно. То ли не успел к тому времени полностью выдавить из себя раба. То ли, взгляд на евреев был связан с другими, не столь возвышенным, отделами его души. Не имел прямого отношения к рабской философии.
Потом неудачный роман с еврейкой. Его тягостные перипетии могли усилить неприязнь. Подтолкнуть к обобщающим выводам. Это случается достаточно часто. И не только с гениями. О дальнейшей судьбе Дуни Эфрос известно мало. Во время революции она вместе с мужем эмигрировала во Францию. Последние годы жила в доме для престарелых.
В 1943 году немцы этапировали Эфрос в Треблинку. Где она и погибла в возрасте 82 лет. Сойтись с Дуней Эфрос Чехову помешала национальность невесты и свойства ее характера. Но были и другие женщины. Они любили Чехова. И Чехов любил их. Но брачные отношения не завязывались. Хотя, вроде, всё шло к этому.
Чехов уходил от прямых ответов. Мучил других и сам мучался неопределенностью отношений. А потом, когда дело доходило до решительного объяснения, под тем или иным предлогом рвал связь. Бесповоротно. Окончательно. Навсегда. Nec plus ultra. Виной этому были, не сколько и не столько какие-то внешние причины, какие-то серьёзные поводы; сколько особенности психического склада самого Чехова. Наличие у него выраженных психастенических черт.
Так считают многочисленные исследователи. Людям с психастеническими чертами характера свойственны крайняя нерешительность, боязливость, склонность к сомнениям и рефлексии. Что в свою очередь ведёт к перепадам настроения и ипохондрическим переживаниям.
У Чехова эти качества присутствовали в полной мере. В письмах к приятелям Чехов то жалуется: на "безличное и безвольное состояние", то на "противную мозговую вялость", то на "нервы скверные до гнусности". Ещё Чехова беспокоило отсутствие "особого желания жить". Чехов был твёрдо уверен, что "от жизни надлежит ожидать одного только дурного - ошибок, потерь, болезней, слабости и всяких пакостей".
Спасало творчество. Оно держало на плаву. Возможно, Чехов боялся, что брак нарушит и без того хрупкое равновесие. Что он со своим характером (Чехов сравнивал свой характер с мочалкой) не сможет защитить внутренний мир от чьих бы то ни было посягательств. А это приведет к краху. К краху творческому и к краху житейскому. И чувствуя себя неспособным принять окончательное и бесповоротное решение, взять на себя обязательства, Чехов, на манер Подколесина из "Женитьбы" Гоголя, норовил в последнюю минуту, фигурально выражаясь, выпрыгнуть в окно.
Переживания Чехова, так или иначе, отразились на его творчестве. Послужили одним из толчков для самовыражения. В чем-то повлияли и на стиль, и на характеристики части персонажей. На личную жизнь они также повлияли. Осложнили её. С большими писателями такое бывает. Более того, если верить Ломброзо, это скорее правило, чем исключение.
*)А. И. Куприн. Письмо Ф.Д. Батюшкову от 18 марта 1909 г.
Хранится в Отделе рукописей Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Фонд 20, ед. хран. 15, 125, ХСб 1.
"...Все мы, лучшие люди России (себя я причисляю к ним в самом хвосте), давно уже бежим под хлыстом еврейского галдежа, истеричности, еврейской многовековой спайки, которая делает этот избранный народ столь же страшным и сильным, как стая оводов, способных убить лошадь.
Ужасно то, что все мы сознаем это, но в сто раз ужасней, что мы об этом только шепчемся в интимной компании, а вслух сказать не решаемся. Можно печатно иносказательно обругать царя и даже Бога, а попробуй-ка еврея!
Ого-го! Какой вопль и визг поднимется, особенно среди этих фармацевтов, зубных врачей, особенно среди русских писателей - ибо, как сказал один очень недурной беллетрист Куприн, каждый еврей родился на свет Божий с предначертанной миссией быть русским писателем...."
Отредактировано Данушка (2009-11-19 14:32:06)
